На правах рукописи

        

Макаренко Олег Анатольевич

 

Проблема субъекта исторического познания

в условиях современного общества:

социально-философский анализ

09.00.11 – Социальная философия

 

 

 

Автореферат

диссертации на соискание ученой степени

кандидата философских наук

Ставрополь

2012

Работа выполнена на кафедре истории и философии науки ФГБОУ ВПО «Ставропольский государственный университет»

 

Научный руководитель: доктор социологических наук, доцент

                                            Пржиленская Ирина Борисовна

 

Официальные оппоненты: Попов Виталий Владимирович

доктор философских наук, профессор, Таганрогский государственный педагогический институт, профессор кафедры философии;

Гузынин Николай Гаврилович      кандидат философских наук, доцент, Ставропольский государственный аграрный университет, доцент кафедры

                                                           философии и истории

                                          

Ведущая организация: ФГБОУ ВПО «Пятигорский государственный лингвистический университет»

 

Защита состоится «14» мая 2012 года в 10.00 часов на заседании диссертационного совета Д 212.245.04 при ФГБОУ ВПО «Северо-Кавказский государственный технический университет» по адресу: 355028, Ставрополь, ул. Кулакова, 2, аудитория 305.

С диссертацией можно ознакомиться в научной библиотеке ФГБОУ ВПО «Северо-Кавказский государственный технический университет» по адресу: 355028, Ставрополь, ул. Кулакова, 2.

Автореферат разослан «   » апреля 2012 года

Учёный секретарь

диссертационного совета                                                     Лагунов А. А.

1. ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ

 

Актуальность темы исследования определяется той ролью, которую играет историческое знание в жизни современного общества. Социальные изменения последних десятилетий радикально изменили систему коллективного целеполагания, что сделало исторические оценки и основанную на них картину истории ареной идейно-цивилизационного противостояния, а также сферой борьбы политических и экономических интересов различных сил в глобализирующемся мире. Сфера общественного сознания периодически становится объектом манипуляций, в основе которых лежат как прямые фальсификации исторического знания, так и релятивистские концепции, трактующие историческое познание как субъективное. Развитие социальной философии в целом и философии истории в частности требует переосмысления роли субъекта исторического познания в формировании системы общественно значимых целей и ценностей, а также определения его значения в системе социокультурных и ценностных детерминант исторического познания. Историческая оценка прошлого, не зависимая от политических, идеологических и иных внешних воздействий, является фундаментальной характеристикой общественной безопасности, а от способности реконструкции неискаженного исторического знания зависит возможность формирования позитивного образа будущего.

Понятие субъекта в философии и социально-гуманитарных науках выступает в качестве базовой категории, связующей нити различных отраслей философско-исторического знания (от онтологии и эпистемологии до аксиологии и философии истории). Понятие познающего субъекта было, как известно, ключевым концептуальным нововведением при переходе от средневековой метафизики к новоевропейской теории познания. Важную роль играет понятие познающего субъекта и в философии истории, задавая понятийный каркас теории и методологии исторического познания. Не меньшее значение понятие субъекта имеет и в других науках о человеке и обществе. При этом оно по-прежнему остается достаточно проблематичным, вызывая дискуссии и активизируя методологическую рефлексию над основаниями частных наук. Особый интерес вызывает объяснительная сила понятия субъекта, а также смыслопорождающая роль образуемого им концептуального пространства. Таким образом, обращение к теме субъекта исторического познания в контексте развития социальной философии имеет как научно-теоретическую, так и общественно-практическую актуальность.

Степень разработанности проблемы. Определение сущности философии истории как науки в различные историко-культурные периоды является проблемой, входящей в спектр научного поиска многочисленных направлений социогуманитарных знаний.

Исследование проблем методологии исторического познания как объекта философского осмысления рассматривается в трудах М. Вебера, Г. В. Ф. Гегеля, Ф. Ницше, Г. Риккерта, А. Дж. Тойнби, Ю. Хабермаса, К. Ясперса, отечественных исследователей: В. О. Ключевского, Ю. А. Киме-лева, И. М. Неиной, Р. Я. Подоль, Б. Г. Соколова, М. М. Стасюлевича.

В этих исследованиях на первый план выдвигается проблема определения методологического круга философии истории и исследуется возможность существования объективной истории вообще. Исходя из различных методологических концепций определения философии истории как науки ученые и философы различных социокультурных эпох давали свое видение как самого процесса исторического познания, так и субъекта исторического познания. Основное внимание при этом уделяется историческому знанию как основному общественному знанию, поскольку необходимость в формировании адекватных методологий, способных описать историческое значение человеческого бытия и предоставить возможность сделать его осознанным и познанным, возникла сразу же, как только история стала восприниматься как некая адекватная система знаний о динамике социально-культурного развития человечества.

Анализу современных социально-философских трактовок проблем исторического познания уделяли место в своих работах такие ученые, как: Ф. Р. Анкерсмит, В. Виндельбанд, В. Вундт, К. Гемпель, Ф. Гваттари, Ж. Делез, В. Дильтей, Р. Коллинз, Р. Рорти, Ф. Д. Е. Шлейермахер, С. В. Бориснев, Г. В. Гивишвили, Н. Е. Копосов, Д. В. Майборода, Л. А. Микешина, А. В. Поле-таев, Е. И. Пивовар, Н. С. Розов, И. М. Савельева, Г. В. Суворов, Н. Б. Селун-ская. Анализ современного состояния проблем исторического познания показал, что сегодня назрела естественная необходимость, по словам С. В. Бориснева, «переходить от изучения отдельных событий и цивилизаций к выявлению закономерностей развития человечества в комплексе, мира в целом»[1].

В связи с этим вновь остро встала проблема определения субъекта познания с точки зрения современных философских эпистемологических концепций, «подготовленных» целой эпохой поисков и генерирования адекватных теорий познания. Отказ от познающего субъекта, произошедший под влиянием постмодернистской философии, оказался не в состоянии объяснить процессы восприятия объективной реальности, что послужило поводом к возврату к классическим концепциям субъекта исторического познания и формированию новых эпистемологических теорий в условиях неопостмодернистской философии, а также к выводу, что каждой философской эпохе соответствует свое определение субъекта познания. Описанные процессы нашли отражение в работах Р. Барта, Ж. Делеза, Ф. Растье, М. Фуко, П. В. Алексеева, Г. С. Кнабе, Б. Г. Капустина, В. А. Лекторского, Т. Г. Лешкевича, А. В. Панина, С. А. Питина, С. Н. Ставцева, Е. В. Сапрыкина, А. Р. Усманова, И. Т. Фролова.

Современное описание состояния эпистемологии невозможно без учета условий «лабиринта идентичностей» и перехода человечества в постинформационную стадию своего развития, в связи с чем особенно актуальным становится коммуникативно-герменевтическое понимание субъекта исторического познания. Проблемы, порожденные этими условиями, исследуются в работах Ф. Брентано, У. Джемса, Л. Зиглера, Х. Ортега-и-Гассета, Дж. Тернера, Х. Тэшфела, З. Фрейда, Э. Фромма, Л. Хьелла, Р. Шартье, Э. Эриксона, О. Д. Агапова, В. С. Агеева, В. К. Бату-рина, И. А. Белоус, А. Е. Войскунского, Т. С. Воропай, Г. И. Зверевой, Н. Л. Кацук, Д. А. Леонтьева, В. С. Малахова, Н. Б. Маньковской, И. М. Неиной, В. И. Пржиленского, А. П. Репиной, Е. А. Рузанкиной, Т. П. Стефаненко, Е. Е. Таратуты, Е. О. Труфановой, Е. Э. Чеботаревой, Ю. В. Шичаниной, А. И. Филюшкина, М. Н. Эпштейна.

Отметим как положительный факт то, что проблеме понимания субъекта исторического познания уделили внимание такие представители научной мысли, как М. Блок, Л. Гроссман, В. Дильтей, Й. Дройзен, Р. Козеллек, М. Поланьи, Д. Тош, Х. Уайт, А. Эдидин и др.

О тотальном проникновении естественно-научных методов исследования в сферу, считавшуюся до этого сугубо гуманитарной, пишут в своих исследованиях Ф. Анкерсмит, Э. Гидденс, М. Кастельс, С. Жижек, Е. В. Хилькевич, А. И. Костяев, Н. Б. Кириллова, В. И. Ляпушкина, Н. Ю. Максимова, В. П. Руднев, Е. В. Уханов, В. Н. Фурс, С. К. Шайхетдинова.

Проведение дальнейших исследований субъекта исторического познания, его изменения в философско-историческом знании, социальной философии, трансформации вместе с процессом динамично изменяющегося современного мира является актуальным и необходимым условием философского понимания исторической науки, расширяя её методологию и концептуальное пространство, делая историческое знание поистине научным.

Методологическую и теоретическую основу диссертации составляют принципы системности, историзма, глобального эволюционизма и дополнительности описаний. В работе активно использовались и такие методы социальной философии, как конкретно-исторический, сравнительно-исторический и ретроспективный, что было обусловлено необходимостью соблюдения диалектического принципа единства предмета и метода исследования. Важную роль в диссертационном исследовании сыграли герменевтический и феноменологический методы, а также дискурс-анализ, позволившие рассматривать историческое познание как социальный феномен в структуре бытия общества.

Теоретическую основу исследования составили теория коммуникативного действия, теория модерна и критическая теория общества. Важное место занимают системно-структурный и структурно-функциональный подходы, а также принципы социосемиотики, что открывает доступ к знаково-символический природе исторического знания.

Основными источниками в изучении темы были работы классических философов, современных зарубежных и отечественных исследователей в данной области. Анализ определяющих понятий философии истории осуществлялся с учетом концептуальных установок археологии гуманитарных наук, симметричной антропологии и социологии знания, направлений, тенденций и различных школ, сложившихся в настоящее время в зарубежной и отечественной философской литературе.

Объект исследования –субъект исторического познания как социальный феномен.

Предмет исследования –сущность и специфика субъекта исторического познания в современном социуме.

Цель исследования –определение сущностно-смысловых связей между эволюцией субъекта исторического познания и трансформацией социальной системы, обеспечивающей его существование.

Для реализации поставленной цели было необходимо выполнить следующие задачи:

• эксплицировать методологические принципы социально-философского анализа проблемы субъекта исторического познания в контексте развития современного общества;
• проанализировать место и роль проблемы субъекта исторического познания в комплексе проблем философии истории и социальной философии в целом;
• выявить и описать классические концепции исторического познания и обосновать их несоответствие современным реалиям социального бытия;
• показать несостоятельность постмодернистской идеи элимини-рования субъекта и представленной постмодернизмом модели развития исторического знания, включая доктрины субъект-объектной структуры познания;
• проанализировать значение процедуры самоидентификации субъекта исторического познания в условиях ситуации лабиринта идентичностей;
• определить созидательный потенциал коммуникативно-герменевтической концепции субъекта исторического познания и показать ее объяснительную способность применительно к потребностям современного общества.

Научная новизна исследования заключается в следующем:

• показано, что проблемы исторического познания уходят своими корнями в глубинные слои человеческой экзистенции и посредством процессов смыслообразования детерминируют бытие современного общества;
• обосновано, что проблема субъекта исторического познания контекстуально обусловлена изменениями в структуре и содержании философско-исторического знания и социальной философии в целом;
• исследованы концептуальные возможности классической философии истории в конструировании модели субъекта исторического познания и показана их недостаточность для объяснения исследуемых феноменов в условиях нового понимания систем мысли и социального действия;
• определены теоретические предпосылки и методологические следствия постмодернистского отрицания познающего субъекта и соответствующей модели исторического познания;
• показана причина возникновения «лабиринта» применительно к историческому знанию, выявлена и описана роль процедуры самоидентификации субъекта исторического познания в ситуации лабиринта идентичностей, предложены пути преодоления применительно к современному историческому знанию;
• доказано, что коммуникативная теория общества позволяет решить проблему субъекта исторического познания, сохранив смысл и значение субъект-объектной модели познания, соединив ее с принципами релятивизма и субъективизма социогуманитарного знания.

Положения, выносимые на защиту:

1. Для адекватного выявления и корректного описания методологических проблем философии истории как проблем, укоренных в глубинных слоях человеческой экзистенции, наиболее эффективным является феноменолого-герменевтический метод. Обращение к проблеме уникальности исторического бытия и связанной с ней проблеме смыслообразования позволяют рассматривать историческое познание в контексте социальной истории. Особое значение здесь приобретают дихотомии «уникальное – универсальное», «внешнее – внутреннее», «пространственное – временное», «инструментальное – коммуникативное», «каузальное – телеологическое».
2. В ряду основных проблем исторического познания, таких как проблема истины, проблема познаваемости, проблема релятивизма и субъективности, проблема соотношения фактов и ценностей, особое место занимает проблема субъекта исторического познания. От понимания данной проблемы зависит как способ постановки всех остальных названных проблем, так и пути их разрешения: наделение субъекта исторического познания теми или иными полномочиями, ограничение сферы его юрисдикции, постановка его в зависимость от внешних воздействий и обстоятельств формирует теоретическую основу интерпретации субъект-объектной модели познавательного отношения.
3. Социальные изменения последних десятилетий наглядно продемонстрировали необходимость переосмысления традиционных принципов и средств философского анализа исторического знания. Общим недостатком всех классических концепций субъекта исторического познания является их неспособность учесть коммуникативную природу человеческой субъективности, связь познания с ценностями и ориентированность исторического познания на постижение смысла. Предопределенность перехода к современным трактовкам и концепциям исторического познания связана с пониманием социального бытия как аутопоэтического и диалогического, что выражается в обращении к инструментарию экзистенциальной и исторической герменевтики, социосемиотики и дискурс-анализа.
4. Постмодернистский отказ от понятия познающего субъекта не может быть проигнорирован в рамках классической эпистемологии и философии истории. Нейтрализация постмодернистской критики возможна лишь в рамках перехода от понятия субъективности к идее интерсубъективности, формирующейся в контексте деятельностного подхода и коммуникативной теории общества. Признание активной роли языка и смыслообразования в происхождении исторической картины мира и интерпретации исторических фактов позволяет говорить об изменении трактовки субъекта исторического познания, но не об отказе от него.
5. Ситуация лабиринта идентичностей обусловлена всем ходом социально-исторического развития мировой цивилизации. В значительной степени она интенсифицирована процессами глобализации и разрушения традиционных форм социальности. Ситуация лабиринта идентичностей определяется фундаментальными параметрами социального бытия, превращая историческое знание в средство артикуляции глубинных слоев человеческой экзистенции. В процессе социально-исторической и историко-культурной самоидентификации субъект исторического познания находит самотождественность в непрерывном поиске новых исторических фактов, их интерпретаций и постижениях их исторического смысла.
6. Субъект исторического познания и формируется, и трансформируется в процессе социального автопоэзиса, являясь производной от системы коллективного целеполагания, включающей в себя культурные ценности, исторические оценки и образы будущего. Субъект исторического познания – это социальный субъект, стремящийся к обретению идентичности. Коммуникативная теория общества способна предоставить концептуальные средства и методологические ресурсы для модернизации понятия познающего субъекта и в особенности субъекта исторического познания в его социально-философской трактовке. Отправным пунктом здесь является тезис, согласно которому понимание есть вид бытия, а историческое понимание – вид социального бытия. При этом само понятие субъекта исторического познания наделяется предельным онтологическим статусом. Понимание логики истории, ее смысла и значения определяется как важнейшее измерение социального бытия.

Теоретическая значимость исследования состоит в новом понимании социального значения философско-исторического знания, уточнении логики развития мировой истории. Выводы данного исследования определены конкретно-историческим и общетеоретическим подходом к проблеме, что важно для построения обновленной философской теории общества. Результаты исследования могут быть использованы как теоретический материал для дальнейших разработок в этой области, а также для разработки и корректировки культурной и социальной политики.

Практическая значимость исследования заключается в создании возможности для внедрения результатов научных исследований в содержание образовательных контентов и учебных программ.Материалы диссертационной работы будут полезны и в процессе преподавания социальной философии, философии и методологии науки, истории и методологии науки, показе современных проблем философии, а также для разработки различных спецкурсов по философии истории и основам социально-гуманитарного познания.

Соответствие диссертации паспорту научной специальности

Отражённые в диссертации научные положения соответствуют области исследования специальности 09.00.11 – Социальная философия в таких пунктах, как:

26. История как событийная жизнь людей во времени и пространстве. Соотношение «событий» и «структур» в их социально-философской интерпретации.

Апробация диссертации

Основные положения и концептуальные выводы диссертационного исследования были представлены на заседании кафедры истории и философии науки ФГБОУ ВПО «Ставропольский государственный университет». Результаты исследования докладывались на ряде федеральных и региональных научных конференций: XII региональной научно-практической конференции СКСИ «Педагогическая наукаи практика – региону» (Ставрополь, 2010 год); Международной конференции «Ю. А. Жданов: вклад в разработку методологических проблем научного творчества и развитие инновационной деятельности в Южно-Российском регионе» (Ростов-на-Дону, 2010 год); IIIМеждународной научно-практической конференции «Социальная эволюция, идентичность и коммуникация в XXI веке» (Ставрополь, 2011 год); региональной конференции «Наука в ее историческом развитии. Ставропольское отделение РФО» (Пятигорск, 2011 год).

По теме диссертации автором опубликованы 6научных статей общим объемом 3 п. л., в том числе 3 – в изданиях перечня ВАК.

Структура работы. Исследование состоит из введения, двух глав, включающих шесть параграфов, заключения и библиографии, содержащей 153 наименования. Общий объем работы составляет 164 страницы машинописного текста.

II. ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ ДИССЕРТАЦИИ

Во «Введении» диссертантом обосновывается актуальность темы, рассматривается степень ее разработанности, формулируются основные цели и задачи исследования. Указываются элементы новизны, определяются новые подходы в решении поставленных проблем, излагаются основные положения, выносимые на защиту, освещается теоретическая и практическая значимость работы, ее апробация.

Первая глава – «Социально-философские основания исследования методологических проблем исторического познания», состоящая из трех параграфов, содержит философский анализ методологических проблем исторического познания в современных социально-философских трактовках, а также роль проблемы познающего субъекта в данном контексте.

В первом параграфе – «Методология исторического познания как объект философского осмысления» – автором исследования анализируются основные этапы эволюции философии истории и исторического знания в целом, а также значение этого процесса для социального бытия и познания. Было показано, что методология исторического познания сформировалась в XIX веке как особая область социально-философского знания. Философия истории, как и социальная философия в целом, развивалась вне контекста критико-методологической рефлексии. Научно-философское сообщество включило проблемы метода в круг своего рассмотрения в XVIII веке, но лишь благодаря развитию эпистемологии Д. Юма и гносеологии И. Канта к середине XIX века методология выделяется в отдельную область со своей собственной проблематикой. В ее компетенцию начинают входить такие темы, как многообразие интерпретаций исторических сведений и неодинаковая трактовка одних и тех же фактов, а также зависимость историка от религиозных убеждений, идеологических установок и социокультурных детерминаций. Тогда же происходит кристаллизация предметного пространства новой науки – социологии, которая мгновенно становится конкурентом истории, претендуя на ее место в структуре обществознания. И хотя в дальнейшем историки и социологи поделили объект и предмет исследования, на понимание роли и места исторического познания в жизни человека и общества полемика той поры оказала и продолжает оказывать существенное влияние.

Общие признаки определяющие историческое познание в социально-философских трактовках могут быть сведены к четырем пунктам. Во-первых, историко-научные описания начинаются с вопросов, то есть в них демонстрируется исходное незнание с перспективой последующего перехода от незнания к знанию. Как известно, в мифе рассказчик повествует о вещах, «хорошо ему известных», даже если они представляются фантастическими. Историк же включает незнание в само повествование, показывая переход к знанию и делая его общедоступным. Во-вторых, подлинно историческая наука всегда гуманистична (антропоцентрична, а не теоцентрична и не космоцентрична), она обращена к человеку как подлинному и единственному творцу исторических событий. В-третьих, она рациональна: все ответы, которые даются на вопросы историка, являются обоснованными. В-четвертых, подлинно научное историческое знание всегда направленно на самопознание – через изучение прошлого человек получает ответ на вопрос о том, кто он такой. Все эти пункты, выделенные английским представителем неогегельянства Р. Дж. Коллингвудом, фактически становятся центральными при анализе социально-философского значения исторического познания, а также его экзистенциально-антропологического смысла.

Методология исторического познания долго воспринималась как частный случай той методологии, которая была разработана в рамках галилеевской физики. Идеалы строгости, точности и объективности, первоначально достигнутые в ньютоновской механике и распространенные затем на все естествознание, надолго стали эталоном научности. Но уже в XIXвеке происходит осознание специфики исторического объяснения, а следовательно, и исторического познания, методология которого должна быть совершенно иной по сравнению с естествознанием.

Сегодня в обсуждении тем исторического познания установился консенсус относительно того, что ведущую роль в структуре методологии исторических наук играет герменевтика – искусство интерпретации или средство достижения понимания тех смысловых единиц, которые не понятны просто и непосредственно. Искусство герменевтики восходит к доисторическим социальным практикам, в частности к деятельности истолкователя магических знаков, религиозных знамений и иных артефактов, требующих понимания.

Вопрос об истине бытия скрывается в сиюминутных задачах политической жизни, глубинные слои человеческой экзистенции оказываются подчинены целям, не имеющим ничего общего с истинным предназначением человека. Проблемы отношений субъекта исторического познания с историческими фактами отсутствуют в естествознании не потому, что изучающие природу совсем не имеют дела с прошлым, их нет в физике или геологии потому, что события прошлого имеют социально-историческое значение и аксиологически измеряемый смысл, а данные о геологических эпохах и биологической эволюции подобного смысла и подобного значения не имеют, да и не могут иметь. Если, конечно, не рассматривать их как предысторию человеческой истории, что кардинально изменяет саму сущность вопроса. А такое рассмотрение возможно и даже есть в действительности. Более того, именно оно показывает, как сведения превращаются в исторически значимые события, как они наделяются смыслом. Так, рассуждения о сослагательном наклонении применительно к теории большого взрыва не только привели к выдвижению антропного принципа, но и породили целую волну размышлений о том, что было бы, если бы физические константы были бы иными.

Для того чтобы ответить на вопрос об истоках исторического метода, диссертант анализирует, что может дать человеку и обществу знание об уникальности того или иного события, если уникальное не дает возможности прогнозировать будущее. Именно этот упрек часто бросают историкам физики, а внутри исторического сообщества сторонники исторических законов тем, кто отрицает таковые. Действительно, можно прогнозировать только те процессы, в которых будущее является повторением прошлого (циклическая модель) или продолжением прошлого (линейная модель). Есть еще комбинации, в которых мы обнаруживаем различные спирали и прочие сложные геометрические фигуры, но суть дела от этого не меняется. Однако сторонники точки зрения Вико и Карлейля настаивают на том, что именно уникальность придает событиям смысл, что и делает их столь интересными для нас.

Субъективность исторического знания связана с тем, что хотя прошлое изменить и нельзя, отношение к нему все время меняется. Подвиги и иные деяния исторических персонажей выглядят все более жестокими, если они связаны с кровопролитием и все оговорки про иные нравы и иные времена не могут заслонить от потомков те обстоятельства, которые сегодня воспринимаются как неприемлемые и даже преступные. Но и в оценках современников, ставших достоянием исторической науки, редко можно обнаружить искомое единодушие, что позволяет по-новому взглянуть на идеалы науки и допустить такие прежде запрещенные качества исторического знания, как релятивизм, психологизм, субъективизм.

Таким образом, диссертантом показана интересная метаморфоза, имеющая значение для понимания современной исторической методологии. Социология, которая, как известно, возникла на стыке исторической, экономической и юридической наук, чаще всего пытаясь объяснить преступные действия индивидов (криминология) и целых народов (история революций), постепенно превратилась в антипод истории. Еще бы, история изучает прошлое, а социология – настоящее. Историческая наука изучает человека в истории, а социологическая – в обществе. Но с появлением социальной истории как особой области междисциплинарных исследований эти науки стали активно взаимодействовать и изменять облик исторического познания самым радикальным образом. Именно социальная история превращается в средство решения традиционных проблем исторического познания, но она же порождает и новые проблемы, где проблема субъекта исторического познания – одна из центральных.

Во втором параграфе – «Основные проблемы исторического познания в современных социально-философских трактовках» – автором работы рассматриваются изменения, произошедшие в концептуальном пространстве социально-философского знания и влияние этих изменений на историко-методологическую мысль. Ситуация, которая сложилась сегодня не только в сфере развития и становления философии истории, но и целиком в гуманитарных науках, может быть охарактеризована как непрерывный «спор о методе». Непрекращающееся совершенствование теории и методологии исторического познания подразумевает под собой необходимый анализ современных научно-методологических проблем, попытки определения новых подходов и взглядов на дальнейшие изменения теоретических и методологических основ исследования истории.

Данный процесс – не продукт сегодняшнего дня. Он берет начало во второй половине XIX в., когда глобальные успехи в области естествознания спровоцировали агрессивную экспансию естественно-научной методологии на философскую и социально-гуманитарную область. Р. Коллинз называет этот период «послереволюционным», имея в виду академическую (университетскую) революцию, начавшуюся в начале XIX в. в Пруссии и состоявшую в соединении организационной модели средневекового университета с новыми научными дисциплинами. Немецкая университетская философия второй половины XIX столетия, опиравшаяся на идеализм Гегеля, получила сильнейший организационный удар со стороны материалистического естествознания («линия, возглавляемая Бюхнером, Фохтом и Молешоттом и известная у нас под именем "вульгарного материализма"»). «Реанимация» философии как таковой в тот период времени стала возможна только благодаря обращению к неокантианству, подразумевавшему углубленный анализ гносеологических и методологических вопросов научного познания. В атмосфере борьбы «идеалистического» и «материалистического» происходило «выкристаллизовывание» собственных методов познания философии истории.

В ХХ веке возникает различение номотетики и идиографии. Науки, которые используют номотетический метод, ищут общие закономерности, пользуясь для этого экспериментами, статистикой, постановкой и проверкой гипотез. Науки, использующие идиографический метод, сосредоточены на описании единичных и неповторимых явлений.

XX век ознаменовался сильнейшим влиянием идеологии на формирование теории и методологии исторического познания. Обобщение эмпирических данных, формулирование и проверка объяснительных гипотез, систематические сравнения случаев, совместное использование качественных и количественных методов стало основополагающим концептом для следующего этапа развития методологии как социального, так и исторического познания.

Итак, если говорить о какой-то основной проблеме исторического познания в современных социально-философских науках, то следует заострить внимание на проблеме, связанной с постмодернистской (современной) эпистемологической теорией, одним из структурообразующих элементов которой, безусловно, является герменевтика.

Автор заостряет внимание на том, что развитие герменевтики как одного из способов познания и осознания происходило под влиянием семиотики и лингвистики, ибо изначально все знания о мире мы получаем либо вербализировано, либо визуализировано, а передаем их посредством текстов – письменных и устных.

В работе особо отмечается, что в исторической науке отношения между субъектом и опытом несколько отличаются от традиционного отношения между субъектом и опытом в других науках. В естественных науках опыт является средством познания внешнего мира, в исторической науке опыт рассматривается как проводник в мир и в жизнь человека. Итак, от узкой концепции исторического познания наметился явный методологический поворот к широкой концепции сознания. Если схематично представить взаимосвязь таких базовых понятий, как язык, сознание и опыт, то можно наглядно продемонстрировать то, что опыт сначала формирует первичную форму сознания и уже потом репрезентируется в языке.

Рассмотрев современные теории исторического познания, диссертант обозначает методологические проблемы исторического познания сегодняшнего времени. В современных условиях особенно очевидна необходимость систематизации и обобщения результатов специальной разработки методологических проблем научного познания, ориентированной на исследовательскую практику историков, на усиление их методологической подготовки. Методология исторического познания включает ряд составляющих, которые представляют собой характеристики объекта и предмета истории как науки, интерпретационные особенности процесса исторического познания, природу исторического знания и проверки его истинности.

           Сегодня идет дискуссия о развитии методики исторического исследования через компаративистику (как сравнительный подход в методологии истории), обсуждение её теоретических и методологических аспектов. На сегодняшний день перед учёными стоят вопросы от возможности разграничения компаративистики в определённое направление исследовательской работы и метода сравнительно-исторического характера, до вопроса о его специфике, познавательных возможностей и ограничения познания.

Продолжается спор об адекватности анализа генетических связей исторических процессов посредством анализа объекта и ситуации с точки зрения их происхождения и развития. Решается также вопрос об определении статуса казуально-функционального анализа в исторической науке. Казуально-функциональный анализ – своего рода «гибрид» эвристики и формалистики в теории и практике исторического познания. Данный анализ позволяет понять сущность принятия решений при проведении той или иной политики, оценить эффективность и выполнение поставленных программ, а также понять эволюцию различных характеристик общества. Сегодня активно подвергается критике методика изучения событийной истории, культуры в ее неповторимости, а также анализ длительных пространственно-временных тенденций и традиций.

Третий параграф – «Классические концепции субъекта исторического познания» – посвящен исследованию сущностных трактовок понятия субъекта исторического познания в концептуальном пространстве классической философии истории и общества. Определение субъекта познания – основная проблема не только философии истории, но и философии как науки в целом. Ни одна система философского знания не может обойтись без объяснения доминантных особенностей субъекта познания, характерных для той или иной историко-социальной реальности, поскольку изначально философия претендует на определение глобальных гносеологических границ и познавательной деятельности в пределах этих границ. Таким образом, одна из основных функций философии – определение критериев истины, истинности знания и правомерности познающего субъекта. Вследствие этого в философской концепции возможно содержание теоретико-познавательной проблемы и в неявном, имплицитном, виде, выражаясь посредством формулирования онтологии, которая определяет возможность и характер знания.

         Для первого этапа классической философии характерна трансцендентальная концепция понимания познающего субъекта. «Трансцендентальный субъект» – одно из основных понятий послекантовской метафизической логики. Это понятие в философский обиход было введено Кантом и обозначает у него «высшее основоположение» априорных синтетических суждений.

Таким образом, трансцендентальный познающий субъект – нечто, существующее априорно познаваемому объекту. Как известно, до Канта философы признавали субъект единым, но расходились в том, является ли он эмпирическим или трансцендентальным. Эмпирики (Бэкон, Локк и др.) считали, что субъект познания имеет эмпирическую, или сенсуальную, природу. Рационалисты (Декарт, Спиноза и др.) утверждали прямо противоположное, полагая, что субъект основывается на врожденных идеях, то есть на том, что более или менее корректно можно свести к понятию трансцендентального. В историческом плане в этом случае и субъект, и объект оказываются в весьма странных, не взаимосвязанных отношениях: субъект не воспринимает (познает) объект, а познает саму возможность познания объекта.

А вот познающий субъект для современных социально-философских трактовок – это субъект, воспринимающий объективную реальность только с позиций индивидуального сознания, поглощая ее и перерабатывая в соответствии со своими внутрипсихологическими особенностями восприятия, даже если они обусловлены какими-либо внешними факторами влияния. Переход классической философии в стадию неклассической обусловлен сменой картины мира. Вслед за классической картиной мира была принята так называемая неклассическая картина мира, родившаяся под влиянием первых теорий термодинамики, оспоривших универсальность законов классической механики. Сыграл свою роль и лингвистический поворот, что позволило говорить о субъекте как о лингво-коммуникативном и когнитивном феномене.

Во второй главе – «Субъект исторического познания в философско-историческом дискурсе современности» – автор диссертации исследует фундаментальные перемены, произошедшие в историческом познании под влиянием социально-философского переосмысления понятия познающего субъекта и его проекции на проблемное поле современной истории.

В первом параграфе – «Постмодернистский отказ от познающего субъекта и его значение для философии истории» – рассмотрению соискателем подвергаются базовые идеи постмодернизма применительно к рассматриваемой проблеме.

Сложность попытки анализа эпохи постмодерна заключается главным образом в том, что на сегодняшний день считается, что мы еще живем, переживаем эту эпоху и, находясь как бы внутри нее, не имеем возможности объективного понимания складывающейся культурно-исторической ситуации и не можем, как пазл, выстроить в правильную картину все существенные детали происходящего с нами и вокруг нас.

Постмодерн – это эпоха сплошных вопросов и противопоставлений. Сам термин «постмодерн» заведомо построен на антиномии: с одной стороны, «пост» означает последовательную преемственность модерна, а с другой – преодоление модерна, своё принципиальное отличие от модерна, то, что появилось, когда модерн умер, закончил свою эру и уступил место не какому-то альтернативному стилю или альтернативной системе идей. Постмодерн – это имя ситуации, сложившейся на руинах модерна, который действительно имел и систему взглядов, и идеологию. Постмодерн фактически оказался маркером общества нового типа, которое именуют то информационным, то постиндустриальным, то обществом риска, то даже обществом знания.

Необходимо определиться с тем, какой термин использовать для характеристики анализируемой эпохи – «постмодернизм» или «постмодерн». Отстранившись от определения смысловых нюансов различения названия эпохи и этапа этой эпохи, поясним, что в социальной сфере понятие «модерн» на определенном историческом этапе связан с понятием модернизации. А постмодерн – это проект всеобщего завершения всего, коллапс идеалов и сущности модернити, «мина», взрыв которой якобы должен очистить поле для нового знания, свободного от субъективности.

Говоря о постмодернизме в философии, нельзя выделить отдельное философское течение, называемое постмодернистским и сопоставимое, например, с феноменологией, неокантианством или позитивизмом. Постмодернизм в философии – это скорее умонастроение, особый интеллектуальный стиль, а не школа или направление, поэтому многие философы, которых называют постмодернистами, относятся к этому с известной долей скепсиса, поскольку считают это понятие слишком неопределенным.

Та же ситуация «сплошного разнообразия» устанавливается и в сфере познания. Исходя из постмодернистских установок все знание сформировано из ограниченных позиций и перспектив познающих субъектов, но ни одно из «знаний» не может быть более правильным, истинным, нежели такое же в ряду подобных. Также не может быть универсальных познавательных систем, нет превалирования научного знания над знанием обыденным.

Постмодернисты ополчились на принципы и способы получения историками информации об исторической реальности. В частности, утверждалось, что между свершившимся фактом и рассказом историка об этом факте лежит пропасть, попытки преодоления которой вносят такое искажение полученной информации, при котором речь об истинности и адекватности излагаемого вообще идти уже не может. Искажения нарастают, когда появляется еще и историк-интерпретатор, потому что на стадии интерпретации он выступает как соавтор текста, привнося изменения, обусловленные его индивидуальной профессиональной подготовкой, миропониманием и преследуемыми исследовательскими задачами.

Однако же при этом в принципе нет уверенности в самой возможности адекватного истолкования современным историком текста, написанного огромное количество времени назад. И даже если ученый сможет максимально близко подойти к смысловой сути текста, текст по-прежнему будет преградой между историком и изучаемым им событием.

Явный характер взаимной коммуникации текста и реципиента, а также центрирование проблем когнитивной философии вокруг феноменов индивидуальности привело к переориентации постмодернистской философии на современном этапе на «воскрешение» субъекта. Закономерно здесь возникает вопрос принятия/непринятия принципа доверия субъекту: должно ли доверие познающему субъекту распространяться на случаи, когда субъект нарушает требования истинности и объективности, например, допуская намеренные «деформации» в процессе научного поиска? И каким образом принцип доверия должен «уживаться» с постмодернистской неопределённостью граней разумного и неразумного, практически безумного? Однозначных ответов на все эти вопросы нет, и современные ученые могут объяснить лишь некоторые аспекты.

Из этого следует, что принцип доверия работает тогда, когда познающий субъект обладает способностью оставлять за собой выбор в спорной и неопределенной ситуации, всесторонне и критически отнестись к конечному результату познавательной деятельности. Иными словами, применяя это к философии истории, можно сказать, что некоторых вещей не может быть, потому что их не может быть никогда, что вполне будет соответствовать постмодернистской логике и принципу присутствия «идеального хроникера».

Во втором параграфе – «Субъект исторического познания в ситуации лабиринта идентичностей» – диссертантом анализируются собственно социальные факторы, влияющие на историческое знание.

Современное сообщество историков никогда не было единодушно в оценке и принятии постмодернистского отказа от познающего субъекта в процессе исторического исследования. Так же, как и в сообществе философов, среди его представителей было и есть немало тех, кто всегда признавал значимость категории взаимоотношений между актором познания и объектом познания. Для этой части историков и философов проблема заключена не в «воскрешения» субъекта и установления качества подобных взаимоотношений, а в познании субъектом самого себя, в его четкой идентифицированности.

Именно это положение о неизбежности догматичности и ригидности мышления историка, переживающего кризис идентичности, не нашедшего выхода из лабиринта идентичностей, обеспечивает актуальность проблеме личностной и профессиональной идентичности историка-исследователя как субъекта познания, так как история является конструктом разума. В силу трансцендентности исторического факта нелингвистические механизмы сознания профессионального историка приобретают особую значимость: уверенность или растерянность историка, равно как и симпатия или антипатия к героям своего периода, обязательно проявятся на всех этапах реконструкции исторического прошлого в его работах. Безусловно, анализ языка профессионального историка есть обязательное условие анализа его мышления, но таковой обязательно требует и анализа внелингвистических механизмов. Эмпатические способности, интуиция, воображение историка – важные факторы его мышления. Поэтому сосредоточение только на лингвистических механизмах его мышления не вполне адекватно.

Историк не может быть вне времени, он, как и все, «погружен в поток времени», он осознает себя как протяженность во времени и ставит перед собой задачи самых различных типов. Эти задачи определены не только и не столько условиями профессиональной деятельности историка, они – продукт определенного социокультурного контекста и интеллектуальной традиции. Решая эти задачи, историки мобилизуют различные ресурсы сознания.

Таким образом, мыслительный процесс профессионального историка включает в себя разнообразие интеллектуальных процедур, а полученные в результате этой работы научные знания всегда гетерогенны. Они, как некий ансамбль, включают неразрывно связанные между собой элементы разного происхождения, в том числе и разного эпистемологического статуса. Мнения самих историков-профессионалов о статусе получаемых знаний резко разделяются. Одна крайность представлена Дж. Р. Элтоном, считающим, что «уважительное» отношение к источникам и наработанная исследовательская методика постоянно увеличивают массив достоверного научного знания; невзирая на аргументы, которые с таким удовольствием выдвигают специалисты, история – это кумулятивная дисциплина.

С другой стороны, Теодор Зелдин утверждает: все, что он (да и любой историк) может предложить читателям, – это личное видение прошлого и материалы, на основе которых они в свою очередь могут сформировать свое видение, основанное на собственных стремлениях и предпочтениях; «каждый имеет право на собственный взгляд». Хотя мнение большинства ученых-ис-ториков склоняется в пользу Элтона, любая точка зрения, лежащая между этими крайностями, также находит сторонников среди профессионалов.

Сама идея о «фактах» в истории порой вызывает возражения в связи с несовершенством стандартов их проверки: большинство из того, что проходит как «исторические факты», на самом деле зависит от выводов исследователя. Историки «читают между строк» или восстанавливают происходящее на основе нескольких противоречивых признаков, или ограничиваются установлением того, что автор документа скорее всего говорит правду. Но ни в одном из этих случаев историк не может наблюдать факты таким образом, как их наблюдает физик. У историков обычно не хватает времени на подобную критическую оценку. Формальное доказательство достоверности фактов может оказаться за пределами их возможностей; по-настоящему важна обоснованность выводов. На практике историки уделяют немало времени, обсуждая и оттачивая выводы, сделанные на основе источников, и исторические факты, можно сказать, базируются на выводах, обоснованность которых признается специалистами. Кто, спрашивают они не без оснований, может требовать большего?

Историков куда больше беспокоит, что число фактов, которые можно проверить таким образом, практически безгранично. Если объектом деятельности историков является все прошлое человечества, тогда можно сказать, что любой факт из этого прошлого в той или иной степени заслуживает нашего внимания. Но ни один историк, даже узкий специалист, изучающий лишь один конкретный аспект определенного периода с четкими временными рамками, не руководствуется этой предпосылкой. Ведь количество фактов, в той или иной степени относящихся к этой конкретной проблеме, практически не ограничено, и исследователь, опирающийся только на эти факты, просто не сможет сделать никаких выводов. Таким образом, главный тезис позитивизма об объективности исторических фактов при второстепенности той роли, которую играет в их систематизации историк, является некорректным. Факты – это не абстрактная данность, а результат отбора. То, что они «говорят сами за себя» – лишь внешнее впечатление. Каким бы подробным ни был исторический нарратив и как бы ни стремился его автор к воссозданию прошлого, оно не вырастает из источников в готовом виде; многие события исключаются как незначительные, а те из них, которым находится место в нарративе, мы зачастую видим глазами одного конкретного участника или небольшой группы. В аналитических исследованиях, где автор ставит целью выделить и как можно лучше объяснить те или иные факторы, отбор играет еще большую роль. Любой исторический труд в равной степени характеризуется тем, что в него включено, и тем, что туда не вошло. Поэтому есть смысл согласиться с Э. X. Карром, проводящим различие между фактами прошлого и историческими фактами. Количество и объём фактического материала прошлого огромен и практически не познаваем, а отдельные исторические факты, являющиеся результатом отбора проведённого историком для дальнейшего научного изучения и интерпретирования, получают статус «исторического факта» только после определения значения его для исследователя.

Следовательно, исторические факты не могут быть извлечены из прошлого иным путем, кроме отбора их историком, который никогда не станет отбирать их произвольно или спонтанно. А потому важно определить, на основе каких критериев идет этот отбор. Пытаясь определить таковые, знаменитый Ранке настаивал на том, что историки стремятся раскрыть суть исследуемых событий.

Определение «природы данной вещи» есть не что иное, как другая формулировка заданного выше по тексту вопроса. Чтобы расставить все точки, следует открыто признать, что историк использует критерии, диктуемые ему характером исторической проблемы. М. М. Постан писал об исторических фактах, указывая на изменчивость их понятия с «твёрдо установленных» на «относящиеся к делу», ставя изменение в прямую зависимость от интересов и предпочтений историка на момент проведения исторического исследования. Выявленный и реконструируемый историком новый исторический материал, который противоречит официально признанному на данный момент историческому знанию, выводит последний из «официальности» и отправляет его на «полки истории». Отечественный исследователь И. П. Смирнов объяснил, когда и почему происходит такое «забвение» фактов, указывая на право и желание настоящего остаться навсегда в грядущем, зная и понимая, что его исторические исследования могут занять место опровергнутых им «исторических фактов». Главным фактором, по которому это может произойти, являются установки современности, точнее – идеологические установки настоящего времени, изменяя ситуационный исторический облик в угоду идеологическим требованиям.

Подобный взгляд не свободен от полемических преувеличений. Историческое знание изобилует такими фактами, как Большой лондонский пожар или казнь Карла I, чей статус с практической точки зрения неопровержим, и критики вроде Элтона пользуются этим для дискредитации тезиса о различии между фактами прошлого и историческими фактами, который, по их мнению, вносит опасный элемент субъективности. Но, как знает всякий, кто сталкивался с работой профессиональных историков, научные труды никогда не состоят целиком и даже в основном из таких неопровержимых фактов. На решение о включении именно этого, а не другого набора фактов непосредственно влияет цель, поставленная исследователем. Тогда, очевидно, многое зависит от тех вопросов, которые задает себе историк, приступая к работе. Недостаток этого метода состоит в том, что на практике никто не подходит к источникам абсолютно непредвзято – этим мы обязаны знакомству со стандартным набором «вторичной» литературы, которое предшествует любому исследованию. Даже не сформулировав конкретные вопросы, исследователь будет изучать источники, исходя из некоторых сформировавшихся представлений, которые скорее всего являются неосознанным отражением современной ортодоксии, и результатом будет лишь прояснение деталей или небольшое смещение акцентов в рамках существующей интерпретации.

Существенного прогресса в познании истории можно скорее достичь, сформулировав четкую гипотезу и сопоставив ее с документальными свидетельствами. Полученные ответы могут противоречить первоначальной гипотезе, и тогда ее придется отбросить или пересмотреть, но уже тот факт, что историк ставит еще не задававшиеся вопросы, помогает ему выявить как новые аспекты знакомых проблем, так и новые данные в хорошо исследованных источниках. Аксиомой является то, что любое исследование, включая историческое, определяется направленностью работы. Без направленности не может быть продуктивного окончательного научного результата в любой из современных наук.

Самое важное, что с этим согласно большинство нынешних ученых. Позитивистская теория и поныне предопределяет дилетантский взгляд на науку, но она уже не находит особого отклика в научном сообществе. Индуктивное мышление и пассивное наблюдение перестали считаться признаками научного метода. Любое наблюдение природы или человека скорее связано с отбором, а потому предполагает наличие гипотезы или теории, хотя бы самой бессвязной. По мнению такого авторитета, как Карл Поппер, научное знание состоит не из законов, а из наиболее обработанных на данный момент гипотез; это скорее промежуточное, чем окончательное знание. Познание движется вперед путем создания новых гипотез, выходящих за рамки имеющихся данных и подлежащих проверке дальнейшими наблюдениями, которые смогут подтвердить или опровергнуть гипотезу. А если гипотеза лежит вне пределов известного, то она неизбежно связана с творческим озарением и полетом фантазии, причем зачастую, чем он более дерзок, тем лучше. Таким образом, научный метод – это диалог между гипотезой и попыткой ее опровергнуть или между творческой и критической мыслью. Историкам такое определение науки куда ближе, чем то, что ему предшествовало.

Начало дискуссии об основах процесса исторического познания было положено работой Й. Г. Дройзена «Die Historik». В этой книге Дройзен обобщил цикл лекций по теории истории, прочитанных в 1870 – 1890-е годы. Дройзен систематизировал достижения таких представителей немецкой «исторической школы», как Л. фон Ранке, Г. фон Зибель, Г. фон Трейчке, а затем на этой основе продолжил полемику с позитивистами. Несомненно, его заслугой можно назвать не то, что он последовательнее своих предшественников отстаивал геременевтический подход в изучении истории, исходя при этом из того, что в историческом прошлом, как и в современном настоящем, всегда присутствует «человеческий фактор». Важным, можно даже сказать революционным для теоретической истории стал четко сформулированный тезис о том, что если все исторические события есть результат человека с его собственным комплексом намерений, желаний и стремлений, детерминировавших ту или иную систему социальных действий, то этот же «человеческий фактор» должен проявлять себя и в прочтении исторического прошлого.

Третий параграф – «Коммуникативно-герменевтическое понимание субъекта исторического познания» – автор исследования посвятил осмыслению выводов из новейших социально-философских трактовок методологии исторического познания.

Переход человечества в новую, постинформационную стадию своего развития повлек за собой существенные изменения свойств социальных систем. Таким образом, после такого перехода формируется новая социальность, и этот новый тип, несомненно, будет отличен от прежних. Это отличие заключается в усложнении каждого нового типа в результате более активного социального взаимодействия вследствие большей социальной свободы. Активизация адаптивной функции социума является в этом случае непременным условием, реализация которого осуществляется через понимание изменений, происходящих в окружающей его социокультурной системе и требующей от него поиска и реализации возможных способов выживания в нарождающемся новом для него социокультурном пространстве. Выполнение данной функции непосредственно зависит от самой человеческой культуры, её прагматической и мировоззренческой составляющей. Хочется отметить, что основную часть нагрузки при переходе общества в совершенно новое для него состояние берёт философия, являясь феноменом культуры, выполняя адаптационные функции культуры, отодвигая страх и сомнение перед всем новым как условие дальнейшего развития общества.

Возникающая в таких условиях «новая история» не может не оказать воздействия на сознание и поведение, так как ее возникновение есть результат социальных перемен. Если изменяется социальность, то, следовательно, не могут оставаться прежними модели социокультурного поведения, равно как и модели субъектности. В эти переходные периоды само общество обладает необходимым потенциалом, который реализуется с одной целью – создать условия для более быстрой, но менее болезненной адаптации к новой модели социальности.

Таким образом, деятельность субъекта исторического познания будет направлена на поиск исторических смыслов, «положительно» влияющих на создание новой глобальной истории человечества. При этом неизбежно столкновение «локальных» историй, являющихся продуктом современной ситуации транзитивности эпох и «лабиринта идентичностей».

В целом методологического единства в интерпретации каких-либо явлений в гуманитарном знании в целом и в исторической науке в частности пока не существует. Практическая методология естественных наук не ставит задачу выявления смысла истории. Оценка истории оказывается сиюминутной и связанной с субъективными ценностными критериями того, кто оценивает, – как будто объективных ценностных критериев (возвышающихся над данным моментом времени и личностью автора) нет и быть не может, поскольку традиционная позитивистская методология естественных наук их не дает. Это показывает, что единый подход не укоренился в истории, и в целом гуманитарные науки до сих работают без общепринятой методологии, столь же несомненной для современного разума, как методология естественных наук.

В западной философии такой подход можно считать общепринятым или, во всяком случае, распространенным, поскольку в ней сама постановка вопроса об обнаружении истины зачастую признается неверной (достоянием прошлого). Это происходит, в частности, потому, что в технократическом обществе, живущем сегодняшней выгодой и теряющем перспективу на века, утрачиваются ценности, с позиции которых можно было судить об истине. Отметим, что такой подход отражает реальный и еще не достаточно исследованный факт наличия субъективных интенций в познании, которые не фиксируются в явной, концептуально выраженной форме в языке и текстах науки, например в научных книгах и журналах, но тем не менее играют существенную роль в производстве знания.

Хотя некоторые историки все еще ищут прибежища в неограниченном эмпиризме, более разумные защитники дисциплины согласны, что ей можно предъявить серьезные теоретические претензии. Такие аналитики, как Эпплби, Хант или Ричард Дж. Эванс понимают, что историческое знание всегда включает в себя состязание прошлого и настоящего, где настоящее порой слишком давит на прошлое. Они знают, что источники ничего не «говорят» напрямую, что факты отбираются, а не просто выставляются для обозрения, что научное объяснение связано с ретроспективным мышлением и что практически любая историческая работа представляет собой эстетические и политические идеалы и предпочтения выполнявшего её автора. Чтобы выстроить защиту, Эпплби вместе с Эвансом используют тезис, оправдывающий неизбежный отбор фактов вместо тотального их использования тем, что результатом этого отбора являются разумные пропорции. По мнению этих аналитиков, такой результат позволяет смягчить некую скомпрометированность работы историка.

В этом плане можно выделить три главных требования. Одним из первых требований является анализ собственной методологической позиции, которая, несомненно, формируется на основе политико-нравственной позиции самого исследователя. Вторым является требование не допустить некой подмены реального результата ожидаемым. Так как историк, приступая к исследованию, разрабатывает рабочую гипотезу, концепцию своего труда, то, конечно же, появляется риск такой подмены. А потому автору требуется приложить немало усилий, чтобы на уровне, профессионально выявить своеобразные «прорехи», слабые и уязвимые места в своей концепции. Целесообразное поведение для историка заключается не в «бегстве» от социальной обусловленности своей работы, а в полном осознании того, почему его привлекает именно этот отрезок истории в равном уважении к данным, соответствующим его концепции и противоречащим ей. Сторонние критики часто забывают о том, как интересно бывает в ходе исследования получать неожиданные результаты и «разворачивать» свою гипотезу в новом направлении.

Пожалуй, одним из самых трудных и жестких требований является следующее, третье, требование – работа должна быть представлена в строго определенном историческом контексте. Рамки концептуальной структуры, выбранной автором, должны повторять, соответствовать реалиям исторической эпохи. В противном случае недостаток презентизма и деконструктивность обеспечены, избежать их будет невозможно. Вообще сейчас историки имеют куда больше возможности избежать этой ловушки, чем раньше. Расширение спектра исторических исследований за последние 50 лет и то, что оно нашло достаточно полное отражение в лучших образцах научного синтеза, означает, что сегодняшним историкам присуще гораздо более развитое чувство контекста, чем их предшественникам. Кстати, именно в этом плане эффективнее всего действует вышеупомянутый тезис об оценке со стороны коллег-специалистов.

Несомненно, что следование эти требованиям, их неуклонное соблюдение позволит избежать досадных искажений результатов исторического исследования, но наивно было бы полагать, что это может стать панацеей, способной навсегда примирить и устранить все расхождения, достичь всеобщего понимания. Споры и разногласия были, есть и будут, по той причине, что историк как представитель рода человеческого не в состоянии полностью абстрагироваться от своих убеждений. Несмотря на определенные установки, историку сложно избежать влияния в процессе исследования. Это влияние определенных факторов, эмоций, личностей. То обстоятельство, что ни один из исторических источников не передает сюжеты прошлого во всей полноте, а потому многие детали историку приходится додумывать, тем более усиливает субъективность получаемого исторического знания, так как оно напрямую зависит от субъективных качеств исследователя – на этот раз от степени развития и уровня его воображения, от зрелости его опыта.

Природа исторического исследования такова, что и при самом жестком профессиональном подходе остается плюрализм истолкований. Однако это надо рассматривать как его силу, а не слабость. В ходе научных дебатов, как правило, сталкиваются конкурирующие интерпретации, поэтому в рамках любой научной дискуссии рождаются аргументы, позволяющие убедительно представить тезисы и положения своей интерпретации, а также уточняются научные дефиниции понятий. Таким образом, верификация знания, происходящая в условиях научной дискуссии, обеспечивает определенный прогресс исторического знания. Научные дебаты оживляют историческую науку, так как самым тесным образом связаны с противоположными взглядами на настоящее и будущее нашего общества. Не будь в истории конкуренции, она смогла бы дать материалы для критических споров о социальных проблемах сегодняшнего дня. Плюрализм исторических интерпретаций является необходимой, хотя и недооцениваемой предпосылкой зрелого демократического политического процесса. Прошлое всегда будет предметом разногласий, но это и к лучшему.

Если говорить об исторических нарративах, то следует признать, что они, несомненно, формируются эстетическими ощущениями авторов, но при этом не являются продуктом чистого воображения. В списке исторических нарративов есть созданные непосредственно участниками конкретных событий. Они являют собой пережитое и осознанное, т. е. некий сплав эмоционально-нравственных переживаний и рефлексии. Есть и те, которые создавались субъектами, обладающими ретроспективным научным мышлением. Это положение дает историкам основание не отказываться от претензий их собственных произведений на правдивость. Одно дело – признавать наличие риторических аспектов исторического труда, и совсем другое – рассматривать его как чисто риторическую или в основном риторическую конструкцию. Историческое объяснение являет собой необходимый рациональный подход, основанный на причинно-следственных моделях, раздвигающий ограниченные рамки интертекстуальности. Суть постмодернистской критики состоит в том, что историзм изжил себя как серьезно интеллектуальное явление. Отражая эти атаки, историки указывают не только на сильное преувеличение слабостей исторического исследования, но и на культурную значимость историзма в широком плане – как определенной позиции по отношению к прошлому. Он является необходимой предпосылкой для социально-критической мысли, адресованной настоящему и будущему.

Как видим, нарратив есть не что иное, как целостная конструкция. Но следует уточнить, что таковую нельзя воспринимать как результат описания автора, ее целостность обеспечивается прочтением: если прочитавший нарратив «совпадает» в своем понимании текста с нарратором, то можно говорить о сохранении конструкции, поэтому важно выяснить способ прочтения, путь читателя не просто по авторскому тексту, а к автору. Только в этом случае можно определить репрезентативность знания.

В «Заключении» соискатель подводит итоги проведенного исследования, обобщает наиболее существенные выводы, даёт некоторые рекомендации и обозначает некоторые наиболее перспективные направления дальнейшего развития темы. Подчеркивается необходимость нового определения понятия субъекта исторического познания в контексте современных философских трактовок данного процесса. В ходе исследования автор работы установил, что субъект исторического познания изменяется, и эти изменения носят системный характер. Более того, изменения субъектности исторического познания являются частью более фундаментального процесса – процесса изменения коллективного социального субъекта. Общество движется к значительно более отчетливой и значительно более управляемой рефлексивности.

 

 

 

 

III. ОСНОВНЫЕ ПОЛОЖЕНИЯ И ВЫВОДЫ ДИССЕРТАЦИИ

ОТРАЖЕНЫ В СЛЕДУЮЩИХ РАБОТАХ:

 

Статьи в изданиях, рекомендованных ВАК РФ:

1. Макаренко, О. А. Субъект исторического познания в контексте эволюции философии истории [Текст] / О. А. Макаренко // Вестник Ставропольского государственного университета. – 2011. – № 72. – С. 194 – 199. – 0,6 п. л.
2. Макаренко, О. А. Коммуникативная природа субъекта истори-ческого познания [Текст] / О. А. Макаренко // Вестник Ставропольского государственного университета. – 2011. – № 76. – С. 145 – 150. – 0,5 п. л.
3. Макаренко, О. А. Герменевтика субъекта исторического познания / О. А. Макаренко [Текст] // Известия вузов. Северо-Кавказский регион. Общественные науки. – 2012. – № 1. – С. 13 – 17. – 0,4 п. л.

 

Статьи и публикации в прочих изданиях:

1. Макаренко, О. А. Значение философского определения понятия свободы для методологии исторического познания [Текст] / О. А. Макаренко // Актуальные вопросы социальной теории и практики : сборник научных трудов / Северо-Кавказский социальный институт. – Ставрополь, 2010. С.– 280. – 0,5 п. л.
2. Макаренко, О. А. Социально-философское и методологическое значение проблемы субъекта исторического познания [Текст] / О. А. Макаренко // Наука в ее историческом развитии : сборник научных статей. – Пятигорск, 2012. – С. 112 – 118. – 0,6 п. л.
3. Макаренко, О. А. Проблема субъекта исторического познания в современном информационном обществе [Текст] // Социальная эволюция, идентичность и коммуникация в XXI веке : сборник научных статей (по материалам IIIМеждународной научно-практической конференции). – Ставрополь : СевКавГТУ, 2011. – С. 44 – 47. – 0,4 п. л.

 

---